Великая честь выпала мне на долю быть вестником родной Уфе величайшего в жизни церковной события — восстановления патриаршества. Кончился синодальный период, начался новый. Наступила новая эра в истории Русской Церкви. День перелома 28 октября. Но страшен был этот день: на улицах сердца России — Москвы — лилась кровь русских людей, гибли сотни молодых жизней, гибли надежды России, разрушались древние наши святыни. Восстал не народ на народ, не царство на царство, а брат на брата, своя своих не познаша. Тех, кто гибли когда-то в казематах и ссылке за народ, теперь этот же народ расстреливал, оскорблял, издевался над ними. Но и они, бывшие страдальцы за народ, шли сами и посылали своих детей и учеников с пулеметами против этого же народа. Вы понимаете, как трудно передать мне, что пережил Собор в эти дни, как он в такой обстановке, под гул орудий, трескотню пулеметов, в атмосфере, насыщенной самыми разноречивыми слухами один ужаснее другого, повышенно настроенный, в горе за родину, в страхе за будущее страны и Церкви, будто ветром несомый, неожиданно быстро для себя разрубил гордиев узел — восстановил патриаршество.Но по порядку. Уже в августе месяце, лишь только собрался Собор, как в группах, там и здесь, еще до разбивки членов по Отделам, начались толки о патриаршестве. Одни были за, другие против. В многих наказах, привезенных с мест делегатами, в частности, в нашем Уфимском наказе, указывалось на необходимость восстановления института патриаршества; были наказы и противоположного характера. Почувствовалось сразу, что именно этот вопрос прежде всего другого должен встать пред Собором во весь свой рост, что именно он явится краеугольным камнем остальных решений Собора. Наряду с ним обрисовывался вопрос о соборности, но с меньшей рельефностью. Скоро же выяснилось, что значительное большинство Собора будет отстаивать идею патриаршества, но защитники синодального (реформированного, конечно) строя, твердо убежденные в правоте своей, решили не складывать оружия, надеясь на возможность перемены в настроении большинства по выслушании доводов от противного… Однако они ошиблись. Прения в Отделе о высшем церковном управлении начались с вопроса о соборности, но Отдел скоро же, как бы движимый какою-то силою, по словам работавших в данном Отделе, пошел по пути обсуждения именно вопроса о патриаршестве. Здесь было, по выражению архиепископа Кишиневского Анастасия, «таинственное дыхание творческого духа, который не замыкается в рамках, но дышет, идеже хочет». И вот, 26 сентября Отдел вынес на обсуждение пленарного собрания следующую формулу перехода: «Выслушав общие прения по вопросу о высшем церковном управлении и 1) принимая как исходное положение в дальнейших своих работах восстановление сана патриарха, присвояемого первому между равными епископу, возглавляющему управление церковными делами Российской Православной Церкви и 2) вместе с органами этого управления подотчетному Церковному Поместному Собору, Отдел переходит к дальнейшему рассмотрению законопроекта о высшем церковном управлении. Принятием такой формулы Отделом в положительном смысле разрешен вопрос о патриаршестве в России как институте исполнительном при Соборе. Разделяя указанную формулу на составные ее части, находим, что в ней заключаются следующие основные положения: 1) Поместному Собору принадлежит высшая власть в Российской Церкви. 2) Восстановляется патриаршество, которым возглавляется управление церковными делами Российской Церкви. 3) Патриарх является первым между равными ему епископами. 4) Патриарх вместе с органами церковного управления подотчетен Собору….Отдел нашел целесообразным принятую формулу с содержащимися в ней указанными основными положениями внести на обсуждение в общем заседании Церковного Собора. Определенное решение по данному вопросу Церковного Собора существенно важно для дальнейших работ как Отдела о высшем церковном управлении, так и других Отделов, соприкасающихся с вопросом о высшем церковном управлении Российской Церкви». Значительная часть Собора, однако, полагала, что формула перехода Отдела не может быть обсуждаема в общем заседании Собора, как касающаяся только Отдела. Подано было особое мнение, и казалось, что мнение это, благодаря довольно прочной его обоснованности, может одержать верх. Даже из среды патриархистов были сторонники особого мнения. Но Собор в большинстве нашел необходимым остановиться на рассмотрении внесенной формулы. Было это 11 октября. Уже это решение Собора предуказывало исход прений, но случилось еще нечто, что ускорило решение вопроса, и решение в смысле положительном. То, что действовало на членов Отдела, независимо от всяких внешних обстоятельств, в дни обсуждения вопроса, в пленарных заседаниях уступило место воздействию на весь уже состав Собора силе иной, силе внешней, силе самой жизни. Как раз 14 октября, когда впервые должны были раздаться речи за и против, в начале заседания был сделан доклад о результатах поездки делегации, отправленной Собором к Временному правительству, о возвращении Церкви отнятых у нее церковно-приходских школ. Я не хотел бы останавливаться на этом докладе, т. к. большинству собравшихся, мне думается, известно о нем из «Церковно-общественного вестника». Доклад послов наших, возвратившихся из «Золотой Орды», по выражению князя Е. Н. Трубецкого, оставил сильное впечатление на Собор, и под этим впечатлением началось заслушивание речей о патриаршестве. Записалось около 100 ораторов, — и как и следовало ожидать, большинство говорило за восстановление патриаршества, меньшинство — против. Вопрос теперь уже решен. Патриарх у нас уже есть, и, как мне кажется, для вас не представляло бы интереса слушать от меня изложение речей той и другой стороны, что отняло бы к тому же и очень много времени. Патриаршество — факт. Его мы должны принять, как приняла его группа противников патриаршества на Соборе, устами профессора Титлинова, заявившая о том, что раз соборный разум признает необходимость этого института, инакомыслящие, и по долгу совести защищавшие свои убеждения, покорно подчинятся решению Церкви. Высказалось около 50 ораторов. Прошли заседания 11, 14, 18, 19, 21 числа октября. Впереди оставался еще длинный ряд речей. Но вот 21 октября случилось обстоятельство, ударившее больно по нервам Собора и, я думаю, по нервам не только Собора, не только всей верующей Руси, но и всякого порядочного человека. В этот день во время вечерни в Успенский собор вошли два солдата, по-видимому дезертиры, нетрезвые и, подошедши к раке св. Ермогена, стали сдергивать с нее покровы. Оскорблен был св. мученик, жизнь свою положивший за Россию, спасший отечество в подобное же нашему лихолетье. Оскорблены были нетленные мощи того, пред кем каждый из нас должен бы смиренно стать на колени и не сметь от стыда глаз поднять за отсутствие в себе нужной любви к Родине, которой так горел великий Патриарх. Молившиеся женщины подняли плач, священники бросились к солдатам, прибежали сторожа, спустились стремглав с лесов художники, реставрирующие храм… Схвачены были безумные люди… В ответ от них послышалась отборная ругань. Отвели их в комиссариат. Оттуда спросили по телефону, что с ними делать. Протопресвитер ответил: «Делайте то, что велит закон». Их предали суду. 24 октября было совершено покаянное молебствие. Собор был переполнен. Нельзя было шелохнуться… Настроение было необычное… Мы приняли это как уже второй вызов на бой. В то же время начали ползти по Москве зловещие слухи о готовящемся вооруженном выступлении большевиков. 25 октября было внесено предложение прекратить речи и голосовать формулу, но предложение это было отвергнуто и принято было только ограничение речей ораторов 15 минутами. 26 октября стало известно, что в Петрограде свергнуто Временное правительство. Москва притаилась, чего-то ждала, электричество накоплялось, толпа ходила молчаливая. 27 октября в 11-м часу вечера послышались первые выстрелы и пролилась первая кровь. На другой день, в субботу, 28 октября, пленарное заседание началось молебствием о даровании мира стране, и вновь было внесено предложение о прекращении прений. Встал пред Собором вопрос, будет ли Собор существовать… При той обстановке, какая тогда была, при массе самых противоречивых слухов, было у нас у всех серьезное опасение, что Собор может быть сторонней силой распущен, и он разойдется, не сделав ничего. К тому же, с несомненностью определилось и настроение Собора, и вопрос выяснился. И то, что отвергнуто было в предшествующем заседании, теперь принято было большинством против 19. Как бы Дух бурен пролетел над Собором… Вспомнились мне тогда греки последних дней существования Византии, измаявшиеся в разрешении догматических вопросов, а для защиты города не хотевшие пальцами двинуть, и я с легким сердцем голосовал за необходимость скорейшего избрания патриарха, хотя принята была только формула перехода. Было яснее ясного, что патриаршество — факт решенный. Из-за формальностей не стоило стоять. Рубикон был перейден. Объявлено было заседание закрытым, и начались частные совещания по вопросу о способе избрания, о кандидатах. В этих совещаниях, которые шли почти беспрерывно, прошел остаток дня 28-го и 29 число. Заслушаны были доклады профессоров И. И. Соколова и И. М. Покровского о способах избрания патриархов на Востоке и у нас, на Руси, и Собор пришел к следующим выводам. Время чрезвычайное, ответственность на нашего избранника ложится громадная. Бог весть, что грозит ему перенести в будущем… Знаменательно, что день 28 октября, когда решен был вопрос о патриаршестве, посвящен Церковью памяти св. Патриарха Иерусалимского Кириона. Кирион был тот иудей, который помог царице Елене отыскать Животворящий Крест Христов. Впоследствии он принял христианство, а затем был избран в Паритриарха Иерусалимского. Жизнь свою он окончил на раскаленных плитах в царствование Юлиана Отступника. Образ этого патриарха-мученика встал пред нами и как бы сказал нам: «Смотрите… не ожидает ли и вашего избранника нечто подобное?.. Возьмете ли на себя смелость сами послать человека на страдания?» Из обсуждения кандидатур далее выяснилось, что ни один кандидат не сможет собрать такое количество голосов, чтобы считаться бесспорно желательным несомненному большинству Собора. Принимая все это во внимание, Собор пришел к твердому решению: необходимо сочетать избрание человеческое с Божеским. Скомбинированы были 2 практики — византийская и древненовгородская (при избрании архиепископа). Жребий, казалось Собору, освящается в таких случаях и практикой Апостольской Церкви. Апостолы избрали 12-го вместо Иуды путем жребия. Постановлено было избирать на этот раз только из среды епископов и клириков, из мирян не избирать, хотя каноны против того и не говорят. Казалось неудобным избрание мирянина, во-первых, потому что нужно продолжительное время на прохождение им степеней священства, и во-вторых, потому что Собор боялся бросить этим темный свет на нашу иерархию и священство. Весь день 29 октября рвалась шрапнель, залетали пули в сад семинарии, где помещается общежитие членов Собора. С вечера установлена была домовая стража для охраны входов и выходов. Все домовые комитеты Москвы вооружились и каждый охранял свой дом от возможных нападений разбойничьих банд. Утром должна была совершаться лигургия в храме Христа Спасителя, куда митрополитом Тихоном приглашался весь Собор. Но никто, не исключая и самого митрополита, в храм проникнуть не мог. На колокольне храма оказался кем-то поставленный туда пулемет. Начался обстрел храма. К счастью, пулемет скоро сняли и храм почти не пострадал, но патрули никого к нему не подпускали. Митрополит Тихон с архиепископом Анастасием Кишиневским и несколькими членами Собора отстояли литургию в церкви Вознесения, и когда владыки поехали в митрополичий дом, на перекрестке, как только карета завернула за угол, разорвался снаряд. С утра ушел перевязывать и причащать раненых епископ Нестор Камчатский. Долго его ждали. Беспокоились. К счастью, вернулся невредим. Отношение солдат, по его словам, к нему было в большинстве враждебное. Между прочим, один большевик не то в шутку, не то серьезно говорил ему: «Перебьем буржуев и 21-го царя поставим». Еще раньше епископа Нестора ушел с иконой в руках мирить враждующих один крестьянин, член Собора (к сожалению, я забыл его фамилию). Он не возвращался несколько дней. Мы уже считали его погибшим, но оказалось, что он арестован и посажен в баню «вместе с студентами».

30 октября, понедельник. Первый момент выборов. Каждый из членов написал по одному имени на записке. Получилось 25 кандидатов. Более всех голосов получил архиепископ Харьковский Антоний — 101 голос. Ввиду того, что многие члены Собора при всем желании не могли быть извещены о заседании, а если и извещены были, то не могли пройти из-за стрельбы на улицах, второй момент выборов отложен был до следующего дня. Не могли известить и нашего преосвященного. Сретенский монастырь, где он помещается, находился в районе обстрела. Часть членов отказалась и в нынешнем заседании участвовать и голосовали в виду большого количества отсутствующих. В голосовании участвовало 273 человека. 31 октября, вторник. Заседание началось с протеста двух епископов: Георгия Минского и Евфимия Якутского. Первый находил необходимым обсудить порядок избрания в епископском совещании, чего сделано не было, второй совершенно отказался от участия в выборах, так как при принятом порядке выборов роль епископата совершенно зачеркивается. Собор, однако, приступил к выборам. Каждый из трех кандидатов должен был получить абсолютное большинство (больше половины). В первую баллотировку получил абсолютное большинство один архиепископ Антоний (159 из 306), во вторую — архиепископ Арсений (199) и в третью — митрополит Тихон (162). Кандидатура Тихона выплыла неожиданно, но, когда он прошел, стали говорить: «Последний будет первым».1 ноября, среда. Утром работали Отделы и происходили совещания — по выработке церемониала избрания патриарха путем жребия. Вечером на одном из частных совещаний было решено просить епископов избрать из их среды делегатов, пойти к враждующим сторонам и просить их помириться. В это время орудия громили уже Кремль, оттуда большевики были выбиты юнкерами, но теперь юнкера, в свою очередь, выдерживали осаду. Из епископов выразили желание пойти митрополит Платон, архиепископ Димитрий Таврический, епископ Нестор Камчатский. К ним присоединились архимандрит Виссарион, про то иерей Бекаревич, священник Чернявский, крестьяне Юдин и Уткин. Выражали желание пойти и члены Собора из интеллигенции, но крестьяне их уговорили остаться. И, как оказалось, они были правы. Депутации был дан наказ: не вставать ни на ту, ни на другую сторону, ибо и те и другие дети Церкви, те и другие дети заблуждающиеся, но Церви дорогие. Депутация должна была сказать тем и другим, что Собор просит прекратить кровопролитие, братоубийство, просить щадить святыни, дорогие всему русскому народу, который не примирится с их утратой. Совещание кончилось в 12 часов ночи молебном, совершенным архиепископом Евлогием. Думаю, что молебен этот ни один из бывших на нем не забудет. Прошел он под страшную канонаду из тяжелых орудий, громили Кремль, летели снаряды в «святая святых» русского народа, ни каждый выстрел заставлял нас думать о том, что вот сейчас, может быть, погибло то-то и то-то в священном Кремле. Почти все мы плакали и молились об упокоении павших с той и другой стороны…

2 ноября. После литургии, окончившейся около 9 утра, еще в полусвете утра, вышла наша депутация. Моросил дождь. Впереди шли 2 крестьянина с белыми флагами, на которых выделялись красные кресты, затем шли архимандрит в епитрахили с иконой св. Ермогена с частицей его мощей, два священника, митрополит в омофоре, с крестом в руках, и архиепископ с епископом. Все с белыми перевязями на рукавах. Направились они к генерал-губернаторскому дому на Тверской улице, где заседал Военно-революционный комитет, намереваясь оттуда пройти в Кремль к юнкерам. <…>* Разнесся слух, что арестовали члена Собора генерала Артамонова. Бросились по участкам. Ничего нигде не могли добиться. Один из постовых посоветовал нашим ходокам пойти скорее домой: «Дочиста обчистят!» Оказалось, Артамонов ушел с воззванием Собора, действительно был арестован, но как объявивший, что идет послом от Великого Собора к Комитету, был туда препровожден. Там он просил доложить о нем Соловьеву. Тот его любезно принял, посоветовал ехать в согласительную комиссию (может быть, она и иначе как-нибудь называлась, не помню), вырабатывавшую условие мира, дал ему автомобиль. Там генералу удалось настоять на том, чтобы сдача Кремля юнкерами была произведена не ранее утра следующего дня. Согласительная же комиссия предполагала произвести ее ночью, что для Собора, боявшегося за святыни, казалось ни в коем случае неприемлемым. Кроме того, получено было согласие на охрану святынь членами Собора вместе с большевистскими войсками и на прием святынь особой соборной комиссией. Мир был подписан в 6 часов вечера, но канонада слышна была всю ночь, и, как говорят, этой уже ночью на рассвете был пробит купол Успенского собора.

3 ноября, пятница. Революционный комитет изменил своему вчерашнему слову допустить к приему и охране святынь членов Собора. Было заявлено, что Комитет все берет на себя, не желая нести ответственность еще за жизнь народных представителей. Один из членов его высказался так: «Вы должны беречь себя. Ваше время еще придет». В Кремль удалось проникнуть только митрополиту Тихону, епископу Нестору, протопресвитеру Любимову, священнику Чернявскому и 3 крестьянам. Митрополита долго не пропускали у Никольских ворот, и один из солдат сказал другому: «Пропусти, все равно там по очереди их расстреляем». В конце концов, пропуск был дан, и митрополит осматривал прежде всего Успенский собор. Оказалось, что снаряд, пробив купол, упал, повредив только люстру пред солеей и покрыв все слоем пыли и извести. Св. мощи, иконы оказались целыми. Протопресвитер Любимов был свидетелем того, как били прикладами выходивших из Святых ворот юнкеров. Епископ Нестор с священником Чернявским осматривали Вознесенский женский монастырь. Купол главного храма пробит. В Церкви на полу лежал убитый юнкер. Монахини были изму чены пережитым и с еще большим страхом ожидали наступления сегодняшней ночи, когда в Кремле и в монастыре стали хозяевами большевики. Николаевский дворец, находящийся рядом с монастырем, пострадал еще больше. К тому же он оказался совершенно разграбленным, разграблена и Церковь его. Колокольня Ивана Великого получила две значительные раны, Архангельский собор пострадал менее, у Благовещенского собора полуразрушено крыльцо, храм Апостолов с Патриаршей палатой пострадал так, что едва ли его можно будет реставрировать, Патриаршая ризница снаружи цела. Большой дворец невредим. Видимо, его щадили. Между Успенским и Архангельским соборами видели громадную лужу крови с плавающим в ней мозгом. Говорят, убило гранатой кого-то. В то время, когда епископ со священником были около соборов, послышались крики: «Товарищи, товарищи!.. Что вы делаете?!» Толпа солдат тащила с завязанной головой полковника, а его защищал комиссар, большевик. Он, обняв его, кружился с ним, загораживая его своим телом от направленных для выстрела ружей. С другой стороны бросился к полковнику епископ, но епископа отогнали: «Уходи, пока сам цел». Комиссара оторвали от полковника и в упор, на глазах у обоих, расстреляли. Стреляли и в недвижимое тело. Один из солдат с интеллигентным лицом подбежал к собору, бросил ружье, упал на мостовую и забился в рыданиях. «Что с Вами?» — спросил его священник Чернявский. «Полковника убили». — «Вы из каких войск?» — «Из взявших Кремль». Встал, взял ружье и пошел к товарищам. Солдаты обыскивали все помещения, подвалы, квартиры, храмы; искали будто бы спрятавшихся юнкеров, обещая ночью устроить им кровавую баню. В Чудовом монастыре все время осады пробыли митрополит Петроградский Вениамин, епископ Арсений, управляющий монастырем, епископ Гродненский Михаил и Ювеналий Тульский. В комнату митропо лита Вениамина ворвался снаряд, проломил стену, искрошил все, что там было, но оставил невредимой икону Божией Матери и даже не загасил лампады. То же самое случилось и в другой комнате. Когда стало опасно жить в здании и в церкви монастыря во время литургии залетевшей пулей ранило ухо одному из молящихся, все насельники монастыря, взяв мощи св. Алексия, спустились с ними в подземную Церковь, в то подземелье, где томился и замучен был голодом св. Патриарх Гермоген. Там, в темноте, пред мощами, стоявшими против царских врат, совершалось почти беспрерывно богослужение, все ежедневно причащались. Молились и своими словами. Часто читалось здесь же созданное прошение: «Помяни Господи во дни и в нощи во время междоусобия погибших». Старец оптинский Алексий так молился пред мощами угодника Божия: «Святый угодниче Божий, предлежащий здесь престолу Божию и там, на небеси, предстоящий ему, — помолись о граде и о стране гибнущих». (Может быть, передача моя не совсем точна, митрополит Вениамин очень измучен был пережитым, сильно волновался, когда рассказывал о пережитом, и трудно было точно запомнить его рассказ.) Сильно пострадали Никольские ворота, и икона на них, уцелевшая с киотом и стеклом в 1812 г., теперь уже не существует. Пробиты часы на святых воротах, их историческую музыку мы больше не услышим. Есть и другие повреждения кремлевских стен. Крестьяне-депутаты рассказывали о своем посещении Революционного комитета, как их там приняли корректно, но, видимо, тяготились разговором с ними и нервничали. Нужно, однако, сказать, что Комитет все, что мог, делал для обуздания своего недисциплинированного войска, и из юнкеров, находившихся в училище и там сдавшихся, никто от толпы не пострадал. Вечером уже митрополит Платон вновь стал просить со слезами на глазах отпустить хотя его одного в Кремль к святыням, т. к. не может он здесь оставаться, когда душа у него болит за Кремль, за все, что там есть, за бедных монахинь. Он уже оделся, собрались с ним и некоторые другие, еле-еле удалось уговорить остаться. Генерал Артамонов, однако, ушел в какую-то комиссию и заявил там от Собора о возможности ужасных последствий в стране, если будут тронуты святыни и обижены монахини. Большевики, видимо, были убеждены доводами генерала, и стража была поставлена надежная. На другой день, когда в Кремль опять отправились епископы, солдаты просили у них благословения. На завтра (5 ноября) назначено было торжественное избрание патриарха в храме Христа Спасителя. К сожалению, в Успенском соборе совершить службу было невозможно. Нужен ремонт. Но так как по древнему обычаю избрание патриарха всегда совершалось пред Владимирской иконой Божией Матери, последняя же находится в Успенском соборе, то Революционному комитету было послано заявление о необходимости икону на завтра иметь в храме Христа Спасителя. Получен был ответ, в котором Комитет извещал о неимении с его стороны препятствий к торжеству избрания патриарха. 5 ноября, воскресение. Литургию в храме Христа Спасителя совершал митрополит Владимир Киевский в сослужении с 12 митроплитами и архепископами. В богослужении участвовали два протодиакона — Успенского собора Розов и храма Христа Спасителя, два хора — синодальный и местный. После часов все служащие епископы направились в алтарь и там митрополит Владимир на раскрытом Евангелии написал три жребия на трех листках бумаги — три имени. Написанное было проверено присутствующими. Листки были свернуты, обтянуты резинкой, положены в древний ковчежец, ковчежец крест накрест обвязан лентой, припечатан соборной печатью, изнесен из алтаря и поставлен на особом столике к местной иконе Божией Матери вместе с небольшого размера копией иконы Владимирской. Во время чтения Апостола прибыла чудотворная икона. Сопровождал ее митрополит Платон, опоздавший к совершению литургии. Пришлось нести ее покрытою. Иначе не разрешали. Икона появилась в Соборе в момент произнесения слов апостола «Той бо есть мир наш», и говорят, в алтаре кто-то из епископов сказал: «Будет Тихон». После литургии и молебна, на который вышли все епископы, по прочтении особой молитвы, епископат окружил икону с ковчежцем, охранявшимся все время тремя членами Собора-мирянами. Митрополит Владимир, подняв высоко ковчежец, крестообразно стряхнул его, и при напряженнейшей тишине, когда, казалось, было слышно биение сердца всего молящегося народа, ветхий деньми старец оптинский Алексий вынул жребий. Тихий голос митрополита произнес: «Тихон, митрополит Московский и Коломенский». Листок был всем окружающим митрополита показан. Народ запел: «Аксиос». Протодиакон Розов своим бархатным могучим басом произнес многолетие «избранному и нареченному Патриарху всея Руси митрополиту Московскому Тихону». Три кандидата, между тем, молились в Церкви митрополичьего дома. Туда отправилась депутация. Митрополит Тихон отслужил литию, выслушал сообщение о своем избрании, многолетие и ответил речью, в которой сравнивал принимаемое им патриаршество с горьким свитком пророка Иезекииля, который стал потом сладким. Буду надеяться, сказал нареченный Патриарх, что и служение мое даст мне удовлетворение, если вся Церковь и Собор будут помогать творить мне дело Божие. Нареченный Патриарх Тихон ранее был епископом Люблинским, затем архиепископом Северо-Американским, архиепикопом Ярославским, Литовским, ныне в июле месяце был избран на кафедру митрополита Московского и Коломенского. Это человек доброй души, корректный, мягкий, умеющий уговорить, успокоить, умиротворить. В Москве его зовут «тих он». Когда он учился в Петроградской академии, товарищи за его степенность прозвали его «патриархом». Интронизация (возведение на престол) предполагается 21 ноября в Успенском соборе.

Член Собора М. Н. Котельников

Опубликовано: Уфимские епархиальные ведомости. 1917. No 21/22. С. 550–571. Доклад, прочитанный 13 ноября в г. Уфе.